Духовное измерение конфликта России с соседними народами

Сергей Демидович: Я бы назвал эту тему «На обломках Российской империи». Чтоб нам было понятно что происходит, я бы хотел, чтоб эксперты представились сами.

Змицер Дашкевич: Я – Змицер. Женат, отец троих детей. Сейчас делаю мебель. Продолжительное время занимался гражданской политической деятельностью, которая граничила с радикализмом в самом лучшем значении этого слова. За это пришлось сидеть.

Валерий Беляев: Меня зовут Валерий. Я из города Черкассы. Женат, имею четырех детей. Пастор евангельской церкви христиан-баптистов, координатор «Руху Реформації» в Черкасской области.

Сергей Демидович: Мы (украинцы, белорусы) все с одной лодки, советской лодки, которая развалилась в 1991 году. Мы все по отдельности строим свою лодку, менее или более удачно. Мы пропитаны одной культурой, искусством, языком. Сегодня стоит посмотреть, какое влияние на нас имеет это прошлое, как нам нужно строить свою стратегию, как нам вырваться из этого, и нужно ли. Мы рассмотрим, почему для России так важна эта империя. Вообще могли быть другие отношения сейчас. Правда? У каждого своя страна. Но не все так просто происходит.

Та часть Украины, куда сегодня зашла Россия (надеюсь, у присутствующих нет сомнения в том, что там они есть), до неузнаваемости изменилась: закрыты церкви, протестанты объявлены врагами. Когда они зашли в Славянск, я убегал, потому что меня искали. Около 20 человек окружило мой дом после моего отъезда. Они сказали: «Он – наш враг, он работает на Америку». Линия разделения русского мира с остальным миром пролегла через нашу страну сегодня.

Мы также поговорим: почему российские церкви поддерживают империализм, какую роль играет язык и нужно ли радикально открещиваться от русского языка. И при всем этом, конечно, поговорим о роли евангельских церквей.

В конфликте с Украиной Россия проявила свое настоящее обличие, свою сущность, – ту, которую мы не хотели долгое время видеть.

Змицер Дашкевич: В конфликте с Украиной Россия проявила свое настоящее обличие, свою сущность, – ту, которую мы не хотели долгое время видеть.

Сергей Демидович: Согласен. Я – один из тех, кто не хотел в это верить. Христианство предполагает добродушное отношение. Раньше были разные шутки с той стороны («Вы, хохлы, у нас газ воруете»). Хоть холодок по спине пробегал, но мы еще не понимали. Мы все таки думали, что мы родные.

Валерий Беляев: Моя фамилия – Беляев – русская фамилия. Мой отец – русский. Многих моих родственников когда-то переселили в Луганскую область, и они заняли дома украинцев. Я помню с самого детства конфликты с нашими родными, когда нам делали замечания за то, что мы разговариваем на украинском языке. С 40 школ было 2 школы, где преподавание было на украинском языке. В центре Украины, в Шевченковском крае украинский язык был больше исключением, чем правилом. Нам говорили: «Говори по-человечески». Звучит так, будто украинский язык не «человеческий». Это язык моей мамы, страны.

Учась в украинской школе, разговаривая на украинском среди русскоязычных друзей, помню, что нас унижали. И тогда мне захотелось встать на защиту этого языка. В 22 года мы вместе с женой решили перейти полностью на родной язык, потому что я почувствовал себя украинцем. Захотелось защищать его следующим образом: быть носителем его культуры, здоровых традиций. Я ни в коем случае не имел неприязни к тем людям, которые говорили по-русски, и до сих пор этого нет. Но мне очень хотелось, чтобы Украину не унижали, как это было прежде. Россия играет роль не старшего брата, а она хочет насильственным путем добиться лояльности к ней, что является нездоровой позицией.

Сергей Демидович: Змицер, а ты всегда говорил по-белорусски? Осознание себя белорусом было в осознанном возрасте? Или всегда себя таким считал и говорил по-белорусски?

Змицер Дашкевич: Если сравнить Украину и Беларусь, то это будет не сравнение двух стран, – это сравнение двух разных галактик. В Беларуси 99,9% студентов учатся на русском. Из белорусов делали советскую нацию и такими можно стать, разговаривая по-русски. Я учился в русскоговорящей школе и ненавидел белорусский язык. Нас учили, что это колхозный язык, мол, на белорусском нельзя сказать ничего великого. Это при том, что белорусы на 50 лет раньше русских выдали Библию, – но про это не принято было говорить. У нас был старший великий брат, и мы должны были на него равняться.

Я думаю, что белорусский язык для белорусов и украинский язык для украинцев являются главным оружием против империализма. 

Когда Лукашенко пришел к власти в 1994 году после развала СССР, он вернул советский флаг, советский герб и русский язык в список государственных языков, что «добило» белорусский язык окончательно. Под эгидой равенства языков белорусский уничтожают уже 25 лет. И тогда я стал задумываться, что такое белорусский язык для меня. И в 20 лет начал разговаривать по-белорусски.

И я думаю, что белорусский язык для белорусов и украинский язык для украинцев являются главным оружием против империализма. 

Знаете, кто в Библии первым узнавал Иисуса Христа, когда он был на земле? Это были бесы. Ученики не могли разобраться. Даже когда Он уже воскрес, они не могли разобраться. А бесы первые кричали: «Отойди от меня, Сын Бога живого. Ты пришел мучить меня раньше времени». И в нашей жизни, если мы будем применять это к разным сферам, нам это откроет глаза на многие вещи. Бесы первые исповедуют сегодня, что такое русский язык – «русский мир там, где русский язык», говорят они. А мы в это время все еще раздумываем, что такое русский язык. Уже давно нужно разобраться.

Я понимаю, что эта тема сложная для Украины. Для Беларуси она в тысячу раз сложнее, поверьте. Если вам кажется, что вам тут тяжело на украинский перейти, то я скажу: вам нужно петь «Аллилуйя» и радоваться, что на улице  молодежь разговаривает по-украински. В Минске вы не услышите людей, которые разговаривают по-белорусски. Цените то, что у вас есть и на этом продолжайте строить далее.

Сергей Демидович: Почему ты думаешь, что мы тебя понимаем? Я понимаю 80-90%.

Змицер Дашкевич: Прекрасно, Дух Святой 10% дотолкует. 

Сергей Демидович: Может быть существует все таки перегиб. Здесь нет, тех от кого тебе надо защищаться, почему ты решил говорить по-белорусски?

Змицер Дашкевич: Белорусский и украинский – самые родные языки. Русский не поймет меня.

Сергей Демидович: Змицер перешел на белорусский в 22 года. Нам на Донбассе вообще в голову не могло прийти переходить на украинский. 

Не «дуем ли мы на холодное»? Русский мир меня тоже достал, и я учу украинский и слушаю Квитку Цисих. Мне нравится, но мне трудно разговаривать на украинском. Если б не война, русский был бы просто языком коммуникации. Но сейчас это уже стало оружием России по нашему захвату, поэтому мы сегодня вынуждены защищаться. 

Я – композитор, я написал более 200 песен, и в основном на русском языке. Мне плакать хочется: почему мне в свое время никто не дал возможность и понимание выучить украинский, чтоб эти песни написать на украинском. 

Змицер Дашкевич: Теперь наступила возможность – вся жизнь впереди. Братья, это очень сложная тема. И никто не говорит, что это просто. Вот мы говорим, что любим белорусский язык и Беларусь или украинский язык и Украину. И я задам следующий вопрос. Должно ли быть у любви проявление? Мне сложно жене покупать цветы. Но если я раз на квартал не куплю цветы, – это проблема. У любви должно быть проявление. Мне может быть тяжело говорить комплименты жене после работы, но я понимаю, если не будет у моей любви проявления, то это тогда и не любовь. И когда мы говорим, что любим родную страну и родной язык, мы должны понимать, что у любви должно быть проявление. И никто не говорит, что это легко. Это требует усилия над собой. Я в довольно сознательном возрасте начал разговаривать там, где фактически никто не разговаривал по-белорусски. Ты чувствуешь себя белой вороной. Это ломка над собою.

Я знаю, что ОУН-УПА выдавало агитацию на русском языке и раскидывало на оккупированной территории. Мы может подобное делать.

Сергей Демидович: Я делаю блоги на русском языке, потому что хочу, чтоб они там слышали меня.

Змицер Дашкевич: Но что мешает нам в ежедневной нашей жизни, в отношениях с друзьями, в любом заведении использовать родной язык?

Валерий Беляев: Чудесная страна Латвия и язык также. Интересно то, что они отходят от влияние русского  языка и переходят на государственный язык все больше и больше. Я не говорю о том, что нужно уничтожить русский, и тогда исчезнут все наши проблемы. Я считаю, что каждый народ заслуживает свой язык и имеет право использовать его. Нормально, когда россияне разговаривают на русском у себя в стране, но плохо, когда пытаются навязать свою культуру и державность, – это уже насилие. Защищать себя от их экспансии – не простой путь. До военного вторжения было «языковое» вторжение. Оно началось еще при советской власти на всех уровнях. И то, что украинский язык смог выстоять и выжить, – это чудо. Я отношусь с уважение к людям, которые являются носителями русского языка, если их язык не является оружием против других языков. 

Сергей Демидович: Через русский язык приносится сама идея русского мира. Вы считаете, что наши страны должны перейти исключительно на украинский и белорусский языки, а также добиться того, чтобы следующие поколения не знали русского? Это должно быть национальной задачей?

Змицер Дашкевич: Я думаю, это не должно быть задачей. Это глупо ставить такую задачу. Но очевидно одно: не может быть настоящей независимости без надлежащего места в ней языка, того языка, который дал нам Бог.

Сергей Демидович: Сегодня есть квоты на радио и телевидении – это хорошо. Но стоит ли нам отказываться от того, что было частью половины нашей жизни? Я возмутился: почему я должен отдать русским мой язык? Я на этом языке в любви признавался, песни писал. Мне не просто. Но я согласен платить цену. Или, может, нам нужно не так радикально от языка отказываться?

Змицер Дашкевич: Но правда состоит в том, что наш язык у нас забрали до того. И после мы подумали, что чужое – это наше. Просто нужно вернуть свое. Разговаривая на родном языке, мы возвращаем свое. 

В Беларуси Лукашенко 20 лет строит параллельную русскую нацию. И он говорит о белорусах так: мы те же русские, только со знаком качества. Но загвоздка в том, что ни у нас, ни у вас не получится построить вторую русскую нацию. Она уже есть. 

Валерий Беляев: Я думаю, что ситуации в Беларуси и в Украине разные. В Украине люди свободно разговаривают на украинском, никто не оборачивается им вслед. В Беларуси не понимают белорусский и просят говорить с ними на русском. Мне кажется, это трагедия. Если люди не узнают свой язык, могу только посочувствовать патриотами Беларуси.

Относительно того, нужно ли вытеснить русский. Все, что насаждается насильственными методами, приводит к результатам временным. Все должно быть естественно. Когда человек любит свой язык, его не нужно  заставлять разговаривать на этом языке. Я начал разговаривать на украинском, смотря на свою маму. Но общество тогда вытесняло все украинское. И я вернулся к этому вопросу уже женатым человеком, и первое, что начал делать – стал молиться на украинском  языке, а также мы с женой решили перейти на украинскую Библию. Сегодня, украинский – это мой язык. При этом я не отношусь с ненавистью к русским. Квоты – это хорошо. Но именно причина установления квот говорит о проблеме.

Сергей Демидович: Мы не можем выбросить свою историю, свою жизнь? Мы долго жили с советской ментальностью. 

Змицер Дашкевич: Друзья, мы не одиноки в этом вопросе. Постсоветский блок пережил эту трагедию, ломку. Мне одна христианка из Чехии рассказывает о своем отце, преподавателе русского языка в Чехии. Всю жизнь на спортивную команду Советского Союза он говорил: «Вот наши выступают». И говорил так до тех пор, пока танки не заехали в Прагу. Мы должны переосмыслить. Бог не зря допустил то, что произошло. По-другому люди, к сожалению, не понимают. Ярослав Лукасик, по крови поляк, в сознании белорус и украинец, отдал своих детей в баптистскую школу под Киевом. Был там самым страшным украинским националистом, поскольку говорил, что нужно воспитывать детей на украинском. Большинство было русскоговорящим, пока не пришли танки в Крым, на Донбасс. Не хотели задумываться над тем, что такое «народ», не хотели задавать себе вопрос «Почему Бог дал нам язык, которым мы не пользуемся?» – пришли танки. И тогда мы начинаем ставить себе эти вопросы.

Есть другая проблема. Россия находиться с нами непосредственно по соседству. И мы, строя здесь параллельную русскую нацию, должны понимать: все, что мы строим на русском языке, хотим мы этого или не хотим, будет стремиться к центру главного притяжения – к Кремлю. 

Сергей Демидович: Во время Балканского конфликта я жил в Германии, в Штутгарте. Как-то слышу по радио: «Москва навела с300 на Штутгарт». Я сразу обрадовался за «наших». А потом вспомнил, где я нахожусь. И задумался первый раз. 

Змицер Дашкевич: Бог дал первый звоночек, но кто-то его не услышал.

Сергей Демидович: Не знаю как кому, а мне эта программа (ток-шоу) помогла. Я теперь исключительно на украинском буду разговаривать.

Валерий Беляев: Русский язык был языком межнационального общения. И тогда русский способствовал миссионерской работе. В Таджикистане, Киргизстане, Казахстане, Армении можно было легко найти русскоговорящих и нести им Евангелие. Сейчас в этих странах все меньше говорят на русском, вместо этого туда пришел английский. Потому альтернатива есть в вопросе выбора языка для коммуникации. 

Вы говорите, что трудно забыть свою историю. Я считаю, что к истории нужно иметь справедливое отношение. В истории было и хорошее, и плохое. Нужно признавать правду. В той же истории были расстрелы, Голодомор, депортации и подобное. Мы должны отделять доброе от злого, и не дать ожесточить свое сердце, чтоб правильно относится к этим вопросам. 

Сергей Демидович: Почему российские верующие поддерживают имперскую идею и не оказались способными возвысить голос за правду? Это же нормально, что российские верующие могли бы обличать страну за ее имперские амбиции?

Я когда-то работал для телеканала ТБН. Мне там всегда твердили о том, что важно популяризировать русский язык в разных странах. Позже я понял, что это была целенаправленная государственная программа, имперская деятельность.  

Валерий Беляев: Вы используете такие слова как «имперский дух». К сожалению, этот дух все еще есть в христианах. Все мы понимаем, что коммунизм – это религия, которая присутствует в жизни христиан сегодня. Когда наши братья из России говорят, что неважно на каком языке ты разговариваешь, то речь идет о доминировании русского. Я помню, как в Крыму навязывался Славянский союз для того, чтоб стереть идентификацию. Некоторые братья говорят: «Ради мира давайте говорить по-русски». 

В братьях, которые одобрили захват Крыма и территории Донбасса, преобладал не христианский подход, а державницкий, имперский. 

Змицер Дашкевич: Я думаю, что никто из присутствующих не спорит о том, что такое империя. Империя – это идея сатаны. Там, где империя, там сатана. Соответственно, любой человек, брат он или язычник, управляемый духом империи, – управляемый духом сатаны. 

В братьях, которые одобрили захват Крыма и территории Донбасса, преобладал не христианский подход, а державницкий, имперский. 

Сама идея того, что Россия – это империя или Третий Рим, – чисто духовное явление, придуманное в 15-16 веках. «Москва – Третий Рим, последний защитник настоящей православной веры» – это было духовное заявление, которым руководил сатана. Удивительно, что многие еще  не могут разобраться что такое Россия, что такое империя, которая на что-то претендует. Когда мы противостоим империи, мы противостоим сатане.

Сергей Демидович: Тогда кем являются те, кто служит империи?

Змицер Дашкевич: Мы читаем в Библии, что все мы строим на одном основании, которое есть Иисус Христос. И день Божий выявит, кто и как  строил: из золота, из камня, из соломы, из ваты. Апостол пишет, что человек будет избавлен еле-еле, как из огня, и все, что он делал, будет уничтожено. А люди, которые строят из камня на фундаменте Иисуса Христа, будут избавлены, и труд их останется после них. Все, что лживо строиться, будет уничтожено. Поэтому не нужно обманываться. Дух империи – это дух гордыни, с которого начинал сатана, и, наверное, самое страшное, самое тяжелое заболевание, и его не просто вылечить. Но конец его очевиден. 

Сергей Демидович: До войны я много служил в России. Служение усыновления «Украина без сирот» пришло в Россию от нас, и позже появилось «Россия без сирот». Я переделывал по их просьбе видео, созданные на украинских реалиях, заменяя русскими. Перед моими выступлениями меня часто представляли залу: «Простите, у нас снова спикер из Украины». Не смотря на то, что они христиане, они все заражены имперским духом. Для них унизительно учиться от нас.

У меня сейчас диссонанс. Я знаю о многих служителях в России, что они спасены, и через них реально спасаются люди. Но у них в голове русский мир. Что делать? Как Бог к ним относится?

Валерий Беляев: Еще хуже, когда российских служителей, которые поддерживают Украину и молятся за нее, сегодня преследуют в России русские братья. Речь идет о бывшем главе союза евангельских  христиан-баптистов Юрии Сипко. Он называет вещи своими именами, и эта правда очень не нравиться людям с имперских духом. Мой старший брат работал в Москве и посетил одну из церквей. Он еще не рожден свыше. Когда он услышал на богослужении молитву за Путина и благодарственную молитву за возвращение Крыма, он там больше не смог находиться. Нам, украинским и русским братьям, нужно осознать, что мы есть одной церковью. Второй вопрос в том, что случилось, что имперские вещи взяли верх над духовной принадлежностью. 

Сергей Демидович: А с нами это не произошло? «Україна понад усе» – это не то же самое?

Валерий Беляев: Частично произошло.

Сергей Демидович: Нет ли такой опасности, что в своем желании отодвинуться от русского мира мы тоже становимся не просто патриотами, а националистами, неадекватными?

Змицер Дашкевич: Нужно отодвигаться адекватно. 

Сергей Демидович: Я считаю, что все народы достойные. Опасность в том, чтоб начать ненавидеть людей, а не просто дух империализма. 

Валерий Беляев: Нам нужно правдиво смотреть на то, что происходит.  Если между нами и Иисусом встала какая-то личность – это препятствие, кто бы это ни был. Библия говорит: на людей не надейся никогда.

Сергей Демидович: Относиться мы должны к ним, как к членам единой церкви?  Русские верующие – наши братья? Не нам их судить?

Змицер Дашкевич: Почему не нам судить? Бог дал нам мозги, Библию и сказал, что есть белое, что черное. Бог говорит, что каждый спасенный народ принесет свою славу Богу. Мы читаем в Библии, сколько народов, империй Бог уничтожил. И сказал: «О тебе не будет упомянуто». Великие и могущественные империи Бог уничтожил, и теперь нет их. Хоть 300 лет назад могли сказать: «Давайте любить эту империю». 

Я не хочу судить Россию. Может там будут спасенные, и часть людей принесет свою славу Богу. Вопрос – что будет с самой Россией? Жаль, что мы оставили этот важный вопрос на потом. 

Я думаю, Россия может быть Божьей страной и принести свою славу Богу только в том случае, если она освободит все поневоленные народы.

Я помню первый митинг в России против войны в Крыму. Он начинался примерно такими словами: «Крым, конечно, наш, но не такими методами». Мы читаем лучших из России: Достоевского, Бердяева. Бердяев – сильнейший философ, религиозный человек, разложил по полочкам, что такое коммунизм. Всем советую почитать. Но адекватность Бердяева заканчивается там, где начинается Украина. Проблема русского человека в том, что адекватный человек заканчивается там, где начинается Украина и Беларусь. Я убежден, что Россия не может быть свободной и Божьей нацией в своих современных границах. Современная Россия имеет более 20 национальных республик. Я думаю, Россия может быть Божьей страной и принести свою славу Богу только в том случае, если она освободит все поневоленные народы. Ленин выступал против тюрьмы народов, но создал еще худшую тюрьму народов. На сегодняшний день Россия – это тюрьма народов.